и у листа бумаги бывает лицевая и оборотная сторона.
Понимаю что статья большая, но все же думаю ее надо прочесть всем. Найдите время, пожалуйста.
На одной из конференций, где шла речь о разрушении детской психики средствами масс-культуры, психологи иллюстрировали свой доклад о компьютерных играх показом слайдов с изображениями, которые активируют архетипы бессознательного. Картинки проецировались на огромный экран, чтобы видно было всем сидящим в зале. А людей там сидело немало – человек триста. Слайдов принесли много, целую коробку, но народ взбунтовался уже после третьего: взрослые люди не выдержали ужаса и отвращения, которые внушали им показанные крупным планом демонические персонажи, и попросили прекратить показ. Докладчики вняли гласу народа, но не преминули заметить, что дети, массово играющие сейчас в компьютерные игры, видят эти образы не несколько секунд, как почтенная публика, а по много часов подряд. И взрослым, которые воочию убедились, какая это жуть, надо всеми силами ограждать от нее детей.
читать дальше
Среди того, что психологи по-научному назвали «деструктивными архетипами», был и образ «падшего ангела». А точнее, диаволицы – обнаженной женщины с крыльями за спиной и рогами на голове. Отталкивающе-зловещий, он в то же время был выполнен в модной «фэнтезийной» стилистике, активно использующей оккультные символы. И очень легко представить, что кому-то из привыкших к такой эстетике подростков темный образ может показаться притягательным и даже наделенным своеобразной красотой. Конечно, не сразу. Для этого сначала необходимо сломать охранительный барьер. Тот самый, который не позволил взрослым долго смотреть на экран. Преодолеть естественный ужас, охватывающий каждого человека при виде пусть даже нарисованных, но демонических персонажей. Однако если играть на любопытстве и азарте, а также эксплуатировать желание человека быть не хуже других, то сломать барьер можно. Особенно у людей, эмоционально неустойчивых, увлекающихся, возбудимых, да и просто незрелых, с еще не сложившимися жизненными принципами. То есть, прежде всего, у детей и подростков.
В современной культуре применяется много манипуляционных приемов, направленных на то, чтобы человек попал под отрицательное обаяние зла. Это и придание злу иллюзорного всемогущества в расчете на то, что люди займут его сторону, поскольку им захочется быть вместе с победителем. И «анестезия смехом», когда какие-то шокирующие или страшные моменты преподносятся с определенной долей юмора. И наделение злодеев привлекательными для целевой аудитории чертами. Скажем, подростки очень ценят остроумие, и если отрицательный персонаж будет удачно «хохмить», то ребятам, вполне вероятно, понравятся его шуточки-прибауточки, и отношение к нему может возникнуть двойственное. Напомнишь о его злодействах, а в ответ можешь услышать: «Ну, да… но все равно он прикольный мужик!».
А если злодейский персонаж вдруг совершит какой-то неожиданно хороший поступок (который даже необязательно мотивировать при нынешнем халтурном отношении к творчеству и невзыскательности юношеской аудитории), то многие юные зрители будут сбиты с толку и перестанут считать его плохим. Даже если он до самого конца не раскается в своих злодеяниях!
О том, что происходит в подобных случаях с психикой человека, писал в книге «Происхождение и развитие сознания» известный психолог-юнгианец Эрих Нойманн: «Мы говорим, что личность двойственна, когда в ней одновременно присутствуют положительная и отрицательная направленности, например любовь и ненависть к одному и тому же объекту… Антитетическая структура такого содержимого делает невозможной сознательную ориентацию и в конце концов приводит к очарованности. Сознание продолжает возвращаться к этому содержимому или человеку, который олицетворяет его или несет его проекцию, и не может оторваться от него… Сознание оказывается в замешательстве, и появляются аффективные реакции… Сознание уступает, регрессирует, и его место занимают примитивные механизмы. Аффективные реакции, которые возникают в результате очарованности, опасны, они равнозначны вторжению бессознательного». Иными словами, разум пасует, и человека начинают захлестывать эмоции и инстинкты.
Древние архетипы и новая этика
Современная западная культура широко использует не только различные приемы манипуляции сознанием. Она не менее активно оперирует структурами бессознательного, поскольку в XX веке на нее огромное влияние оказала так называемая глубинная психология (концепции Фрейда, Адлера и Юнга).
А создатели этих концепций (прежде всего Юнг) и их последователи, в свою очередь, очень интересовались оккультно-мистическими учениями, алхимией, каббалой и прочим. Если это не учитывать, многое в современной культуре будет просто непонятным или казаться бредом. А если учитывать, то уже не будешь удивляться ни использованию в компьютерных играх для детей сценариев, активирующих темные, мрачные архетипы «смерти», «агрессивного лабиринта», «ада» (архетипа, раскрываемого в том числе и вышеупомянутым «падшим ангелом»), ни той чудовищной трансформации, которой подвергся за последние 30 лет образ матери в современной культуре. Ни даже попыткам совместить демонический женский персонаж с классическим образом матери.
Дело в том, что, согласно идеям глубинной психологии, в коллективном бессознательном существует архетип «Великой матери» – некоего мифологического существа, сочетающего в себе как злые, так и добрые черты. «Великая мать, – снова процитируем Нойманна, – ужасная и пожирающая, благосклонная и созидающая, помогающая, но также прельщающая и разрушающая, животная и божественная, сладострастная блудница и неприкосновенная девственница, невообразимо старая и вечно молодая. Эта первоначальная двойственность архетипа… разрывается на части, когда сознание разделяет прародителей мира. С левой стороны выстраивается отрицательный ряд символов: Смертоносная мать, великая блудница Вавилона, ведьма, дракон, молох; с правой – положительный ряд, в котором мы находим Добрую мать, которая, как София или Дева, порождает и вскармливает, указывает путь к возрождению и спасению. Там Лилит, здесь – Мария».
Затем «от образа Великой матери отщепляется Добрая мать, которая опознается сознанием и признается сознательным миром ценной. Другая часть – Ужасная мать – в нашей культуре подавляется и в основном исключается из сознательного мира. С развитием патриархата это подавление приводит к тому, что Великая мать становится просто Доброй матерью… Священная проститутка – которой в действительности является Великая мать как сосуд плодородия – приобретает отрицательный характер непостоянной шлюхи и разрушительницы. С этим начинается великая переоценка женского принципа, после чего его превращение в отрицательный принцип в патриархальных религиях Запада доводится до предела. Рост самосознания и укрепления мужественности отодвигают образ Великой матери на задний план; патриархальное общество раскалывает его, и в сознании сохраняется только картина Доброй матери; ее ужасный аспект переносится в бессознательное».
Однако XX век, век революций, нарушил привычный порядок вещей. В том числе подверглись массированной атаке и культурно-нравственные нормы. «Развал старой системы ценностей в полном разгаре, – писал Нойманн еще в середине 1950-х годов. – Бог, царь, родина стали сомнительными понятиями, так же как свобода, равенство, братство, любовь и порядочность, человеческий прогресс и смысл существования. Это не означает, что они перестали оказывать влияние на наши жизни как надличностные величины архетипического характера, но их действенность или, по крайней мере, их положение стало ненадежным, их отношение друг к другу неоднозначно, а их старый иерархический порядок разрушен. Таким образом, индивид, которому не хватает поддержки компенсирующего внутреннего движения, выпадает из упорядоченной структуры цивилизации. Для него эго символизирует развал восприятия трансперсональных сил, сужение мировых горизонтов и в целом потерю уверенности в жизни и ее смысле. В этой ситуации можно наблюдать две общие реакции. Первая – это регресс к Великой матери, в бессознательное, готовность собраться в массу и таким образом в качестве коллективного атома с новым надличностным восприятием обрести новую уверенность и занять новую выгодную позицию; вторая – это бегство к Великому отцу, в уединение индивидуализма».
Сами по себе взгляды «глубинных психологов», конечно, спорны. Христиане, к примеру, знают, что древние боги человеческой культуры – это демоны, и разговоры о единстве добра и зла в «архетипах», подобных вышеописанному архетипу Великой матери, не имеют отношения к объективной реальности. Они в прямом и переносном смысле слова «от лукавого».
Но речь сейчас не о том. Эти теории были восприняты, растиражированы и повлияли не только на дальнейшее развитие психологии, психиатрии, философии, социологии и культурологии, но и отразились во многих произведениях литературы и искусства, став, таким образом, всеобщим достоянием. То есть фактически оккультно-философские воззрения были навязаны обществу, а оно этого даже толком не осознало. Ведь большинство людей не интересуется заумными теориями, воспринимая культуру, в основном, на уровне чувств, не копая вглубь. (Да и тут многие не анализируют свои впечатления, ограничиваясь скупыми характеристиками типа «понравилось–не понравилось», «скучно–занимательно», «оригинально», «жизненно» и т.п.) Но как материальная пища влияет на наш организм независимо от того, известен ли нам рецепт приготовления поедаемых блюд, так и пища духовная идет на благо или, наоборот, во вред нашей душе, даже когда мы не вникаем в то, из какого источника взята вода и какие ингредиенты в нее добавлены. Можно не подозревать о юнговских архетипах, но повредиться, впуская в свою душу базирующиеся на них темные образы компьютерных игр.
Можно понятия не иметь, что, по иудейским поверьям, демоница Лилит – вредительница деторождения, виновница бесплодия женщин и, выражаясь современным языком, первая в мире феминистка, поскольку она не хотела подчиняться своему мужу (как утверждается в анонимном средневековом тексте «Алфавит Бен-Сира»). Можно не знать и того, что ее называли «ночной», «призрачной» (дополнительные ассоциации со смертью) и противопоставляли Еве, само имя которой означает «Жизнь». Всего этого можно не знать и считать Лилит всего лишь символом коварной обольстительницы. Но если попасть под обаяние этого образа, то его «сопутствующие ингредиенты» неизбежно попадут в наш «духовный организм». И рано или поздно мы (по-прежнему, быть может, не ведая о злодеяниях данного персонажа) придем к оправданию детоубийства, получившему в XX веке название «абортной психологии». Просто по логике вещей: развратникам дети не нужны. Как метко заметил известный американский культуролог и публицист Джозеф Собран, «нельзя обесценить (или, если угодно, “либерализовать”) секс, не обесценивая жизнь как таковую. “Сексуальная свобода” означает ныне свободу от последствий, от верности, от моральной ответственности… Когда секс превращается во времяпрепровождение, “лишними на празднике” делаются дети, и от них надо избавляться» (см.: Собран Дж. Абортная культура // Новая Европа. 1996. № 9).
Кстати, кукла Барби, транслирующая девочкам на языке образов современный идеал женской красоты и успешности, фигурой удивительно напоминает некую «крылатую демоницу», предположительно, Лилит, как говорится в пояснительной надписи к изображению. Чтобы увидеть это изображение, созданное в начале II тысячелетия до Р.Х., необязательно посещать Лувр, где оно выставлено. Достаточно посмотреть энциклопедию «Мифы народов мира» (М., 1998. Т. 2. С. 650). Может, конечно, это случайное сходство. Как случайно и то, что Барби, которую именуют «маленьким божком американской поп-культуры», имела своим прототипом немецкую куклу для взрослых по имени Лили, а та своим обликом походила на девицу легкого поведения из популярных комиксов.
А, может – кто знает? – не обошлось без «архетипов». Ведь и Юнг, и другие «глубинные» психологи и психиатры участвовали в проектах типа «МК-ультра», направленных на изменение ценностных ориентиров и привитие человечеству «новой этики», почерпнутой из оккультизма и язычества. Нойманн прямо говорил, что иудаизм и христианство неверно толковали языческие образы и обряды, связанные с культом плодородия, считая их непристойными. Из-за этого, дескать, «святость превратилась в педерастию, почитание в блуд и т.д.». И добавлял, что «поколение, чьи взоры обращены к трансперсональному, должно пересмотреть это отношение».
Так что, может, не зря кукла Барби, которая сперва была отвергнута покупателями, поскольку они сочли ее чересчур «сексапильной» для детских игр, вдруг резко вошла в моду и получила широкую рекламную поддержку как раз в период подготовки всемирной сексуальной революции? «Барбимания» удивительно совпала по времени с «битломанией», а про роль последних в «сдвиге культурной парадигмы» сейчас известно немало. Итогом сдвига явилось, в том числе, распространение «абортного мышления», или, как еще принято говорить, «культуры смерти». Господне повеление «плодиться и размножаться», данное Адаму и Еве, в «цивилизованном» обществе считается дикостью, призывом «плодить нищету». Куда популярнее лозунги о праве женщин на аборт и о том, что ребенок должен быть здоровым и желанным (с соответствующими последствиями для нездоровых и нежеланных). Так что в странах, допустивших у себя сексуальную революцию, «ночной демонице» раздолье. Да и маленький пластмассовый божок уже не очень-то скрывает свою истинную сущность, появляясь в откровенных позах то на порносайтах, то вместе с дяденькой Кеном в подростковых журналах. Конечно, не для развращения детей, а в качестве «секс-инструктора» (это теперь есть такой специальный термин). Чтобы новая этика усваивалась побыстрее. Желательно, с пеленок.
Какая мама нужна младенцу?
А теперь вернемся к детской психике. Во второй половине XX века ученые стали уделять все более пристальное внимание тому, что на их языке несколько высокопарно называется «диадой “мать-дитя”». В 1970–1980 годах возникла даже специальная теория привязанности (М. Эйнсворт и Дж Боулби), согласно которой отношения с матерью на первом году жизни ребенка во многом определяют дальнейший ход его психического и личностного развития. Наиболее благоприятными, естественно, оказываются отношения, в которых мать проявляет нежность, заботу и понимание младенца. Если же мать ведет себя истерично, непредсказуемо или отчужденно, детско-родительская связь искажается, и у детей возникают расстройства поведения и, может быть, даже психики. Впрочем, чтобы понять это, необязательно прибегать к авторитету науки. Достаточно минимальной логики и некоторого житейского опыта. Совершенно очевидно, что такому хрупкому, ранимому существу, как младенец, легко нанести психическую травму, а нежное, заботливое обращение создает у него чувство защищенности и психологического комфорта. Такое обращение вообще предпочтительней. Причем, не только для людей, но и для животных. Доброе слово, как известно, и кошке приятно.
Тут интересно другое. Существует мнение, что у ребенка генетически задана не только сама привязанность к матери как к самому близкому на свете существу, но и запрограммирован определенный архетипический образ женщины. Именно такой, который вызывает у младенца чувство спокойствия и безопасности. В раннем младенчестве в материнском образе преобладают некие общечеловеческие черты. Потом, по мере взросления ребенка, усиливается влияние этнокультурного компонента, но доминанты остаются неизменными. Причем, никакой «Ужасной матерью» там и в помине нет, поскольку ужасы абсолютно несовместимы с чувством покоя и безопасности, в которых так нуждается для своего нормального развития маленький ребенок.
«Мать, или мамка, то есть кормилица, выхаживающая младенца, должна быть добродушной, спокойной, снисходительной, ласковой, благожелательной к ребенку. Даже ее внешний облик: пышная грудь, ласковые, умелые руки, приветливая улыбка, запах грудного молока – все располагает младенца к доверию, вселяет в него чувство защищенности. Это не означает вседозволенности, но доброта матери стоит для малыша на первом месте», – отмечает известный детский психиатр, профессор Г.В. Козловская, проводившая вместе с своими сотрудниками обширное исследование детско-родительских отношений.
Если же облик матери и ее поведение не соответствуют этому образу, младенец испытывает тревогу и беспокойство. «Шар» как бы не попадает в «лузу», и малыш интуитивно отказывается принимать маму «такой, какая она есть», поскольку подсознание подсказывает ему, что она «какая-то не такая». Начинается «сбой программы». Связь «мать-дитя» формируется ущербно. В младенческом возрасте для этого бывает достаточно совсем, казалось бы, незначительных деталей. Например, от мамы пахнет табаком, а не естественным запахом женщины. Или у нее грубый голос и резкие движения, пугающие младенца.
Кроме того, с первых месяцев жизни ребенок живет не в вакууме, а в определенной культурной среде и всеми фибрами своей души впитывает этот «культурный воздух». А образ женщины – один из ключевых образов любой культуры. Так что в восприятии ребенка происходит наложение трех пластов: некоего врожденного, генетически заложенного, архетипического представления о том, какой должна быть мама, образа своей реальной мамы и тех материнских образов, которые транслирует ребенку культурная среда. Опять-таки нетрудно догадаться, что чувство наибольшего психологического комфорта и безопасности будет возникать при отсутствии противоречий между этими тремя «картинками». Имея в душе интуитивный образ ласковой, доброй матери, видя его конкретное воплощение в собственной маме и получая многочисленные подтверждения своих представлений в образцах культуры, ребенок чувствует, что мир устроен правильно. Ведь для него «мир» – это преимущественно мир семьи, в котором родители (а нередко лишь одна мама, поскольку отца нет) – главные опоры, без которых этот мир обрушится. Соответственно, если опоры кривые, то вся конструкция будет шаткой, ненадежной. Откуда тогда возьмется ощущение покоя и безопасности? Тревога, растерянность, смятение – тем более хронические! – не способствуют формированию крепкой психики. Наоборот, в таком состоянии «где тонко, там и рвется»: если ребенок возбудим, то возбудимость увеличивается; если склонен к страхам, они возрастают. (Равно как и агрессивность, истеричность, негативизм и прочие признаки психологического неблагополучия.)
Образ матери и пятая заповедь
«Конструкция» может шататься, даже если с реальной мамой все в порядке, а вот «третья картинка» (образцы культуры, под влиянием которых находится ребенок) противоречит прообразу. Душа восстает, видя это несоответствие, поскольку возникает ощущение вопиющей неправды. Маленький ребенок, чьи интуитивные представления еще не искажены под влиянием внешних факторов, четко различает добрую маму и злую мачеху. И если мама будет показана «плохой», не станет с этим мириться. Он либо отвергнет такое произведение, либо перетрактует его по-своему, решив, что на самом деле там показана не мать, а мачеха.
Вы скажете, что и в классической системе координат злая мачеха нередко является чьей-то матерью. Верно, однако читатели, солидаризируясь с главным героем или героиней (например, с Золушкой), не воспринимают отрицательный образ в качестве материнского. Да, у мачехи есть дочки, но для читателей она все равно не мать, а мачеха. И ее дочки, сестры Золушки, не мамины, а мачехины дочки. Такие же зловредные, как и она сама. Все, что относится к образу злой мачехи, выступает под знаком минус и потому не дезориентирует ребенка. Он не совершает переноса с образа мачехи на свою собственную маму, поскольку это, как гений и злодейство, «две вещи несовместные». Такое четкое разделение добра и зла не наносит ущерба психике ребенка, а наоборот, укрепляет ее. «В нас лежит естественный закон знания добра и зла, – говорит святитель Иоанн Златоуст. – Что Бог при самом сотворении человека создал его знающим то и другое, это показывают люди. Так, все мы, когда грешим, стыдимся». Традиционная культура, являющаяся кладезем коллективной памяти, подтверждает естественный закон, вложенный в душу человека. Вот почему дискредитация образа матери в современной культуре, которая целенаправленно размывает традиционные представления о добре и зле, так болезненно воспринимается неповрежденным сознанием: совесть подсказывает, что это несоблюдение Божиего естественного закона. А конкретнее – пятой заповеди. Это грех хамства. И если мы не отвращаемся от подобных произведений, то становимся соучастниками греха.
Даже при самой благоприятной обстановке в семье ребенок, смотрящий мультфильмы, в которых мать показана глупой, нелепой, карикатурной (и уж тем более зловредной и отталкивающей, какой традиционно изображают мачеху), невольно напитывается духом неуважения. Дурной пример, как известно, заразителен. Особенно если он преподан в яркой завлекательной форме. Последствия не заставляют долго себя ждать.
«Ты мокрая курица!» – кричит раздосадованный пятилетний мальчуган маме, которая посмела ему чем-то не угодить.
Крепких ругательств он пока не освоил, поскольку в сад не ходит и довольно мало соприкасается с внешним миром. Зато лексикон любимых мультгероев и их свободная, раскованная манера общения со старшими освоены им вполне.
«Баранья башка», «совсем без мозгов», «чтоб тебе провалиться», «убить тебя мало» – вот далеко не полный перечень явно клишированных выражений, которые сейчас нередко позволяют себе дошкольники в адрес матерей. Сравнительно недавно, в середине 1990-х годов (во всяком случае, в семьях, которые обращались за консультацией к нам), такого почти не встречалось. А если встречалось, то, как правило, служило весьма тревожным симптомом, свидетельствовавшим о том, что надо бы показать ребенка психиатру. Потому что даже страшно разгневанным, но психически сохранным детям не приходило в голову таким образом обращаться с мамой.
То, что сейчас слышат в свой адрес матери многих подростков, лучше не цитировать. Желающие легко найдут примеры на интернет-форумах, где обсуждаются «предки- уроды», или в так называемых ЖЖ (живых журналах) – интернет-дневниках, выставленных для публичного прочтения.
На ту же мельницу льет воду и постоянно муссирующаяся в массовом сознании тема плохих, безответственных, а то и преступных матерей. Не проходит и пары недель, чтобы в СМИ не появилось очередного душераздирающего сюжета. Образ «Ужасной матери», можно сказать, витает в воздухе. Ну, а про вопиющее невежество родителей наше общество слышит постоянно. Да многие люди и сами охотно расписываются в своей несостоятельности, говоря: «Нас же никто не учил быть родителями». И даже могут порой вести подобные разговоры в присутствии ребенка. Все это тоже, естественно, не способствует поднятию престижа матерей.
Ситуация усугубляется еще и тем, что образ женщины в современной культуре грубо сексуализирован. Достаточно посмотреть хотя бы на уличную рекламу, которую волей-неволей видит любой городской малыш с самого нежного возраста. А ведь для детей образ взрослой женщины тесно связан с образом матери. Наблюдая окружающую жизнь и пытаясь понять ее законы, ребенок рано усваивает, что «большие» женятся и у них «бывают детишки». «Вырастешь – станешь мамой», – слышит в детстве каждая маленькая девочка и многократно воспроизводит этот сценарий в игре «дочки-матери». Маленький мальчик, «обдумывая житье» и мечтая стать поскорее «большим», тоже спешит поделиться своими матримониальными планами, которые на первом этапе чаще всего включают ближайших родственников: маму или сестру. Поэтому взрослая тетя в детском представлении, как правило, чья-то мама, а старушка – бабушка. И унижение женского достоинства, которое неизбежно происходит при пропаганде разврата, не может не сказаться на отношении детей и подростков (прежде всего мальчиков) к женщинам вообще и к своим мамам в частности.
Конечно, распущенность нравов, насаждаемая через масс-культуру, вредна не только для детей, но и для всего общества. «Как однажды сострил Оскар Уайльд, жизнь подражает искусству, – пишет Дж. Собран. – Сначала мы смирились с массовым производством похабных картинок; потом стали безразличны к протестам женщин против этих картинок и к тем отношениям между мужчинами и женщинами, которые эти картинки представляют; и, наконец, мало-помалу сами опускаемся до уровня антисоциальных моделей и прецедентов, которые видим со всех сторон… Когда половые отношения обесцениваются, то обесценивается жизнь; когда отмахиваются от цивильности, то отмахиваются от человечности. Предполагать, что этот открытый вызов манерам, являющимся, по сути, внешними проявлениями нравственности, не окажет особого воздействия на поведение, есть чистой воды доктринерство. Здравый смысл говорит иначе. Аргумент, что мы не можем доказать связь между преступностью и тем, что менее варварский век назвал бы варварскими манерами, несостоятелен и звучит так же плоско, как аргументы табачных фабрикантов, что нельзя доказать причинной связи между курением и раком» (Собран Дж. Против течения. М., 2008. С.129).
Но дети особенно уязвимы. Не зная жизни, они, как губка, впитывают впечатления, которые предоставляет им окружающий мир, и думают, что это нормальный порядок вещей. А с другой стороны, они ближе к Богу. «Внутреннее око» их души еще не замутнено грехами, и оно видит подмену прообраза. Видит, что вовсе не Богоматерь, а ее антипод – вавилонская блудница – выдается нынче за идеальную женщину, которой предлагается подражать. И ужасается, потому что интуитивно чувствует, куда приведет подражание злу. «Знание добродетели, – учит святитель Иоанн Златоуст, – возложил Бог в нашу природу, но приведение в дело и исполнение предоставил нашей свободе. Чтобы знать, что целомудрие – добро, для этого мы не нуждаемся ни в чужих словах, ни в наставлении: потому что сами по природе имеем это знание. Так и блуд почитаем злом; и здесь не нужны нам ни труды, ни ученье, чтобы узнать виновность этого греха».
В чем конфликт?
Возникает конфликт: сознание говорит одно, внутренний голос (совесть) – другое. А поскольку давление извне сейчас колоссально, ведь «масс-культура» – это не просто термин, а поставленное на поток массовое производство продукции, разрушающей традиционные ценности, то на уровне сознания большинство детей не способно этому противостоять. (Именно поэтому заботливые родители стараются ограждать детей от всего, что калечит их нравственность, и параллельно воспитывают устойчивость к дурному влиянию.) Сознание может быть заворожено захватывающим сюжетом, обмануто внешней красивостью, сбито с толку. Оно может поддаться стадному чувству («все имеют, смотрят, слушают, а я что, хуже?»), попасться на удочку тщеславия и т.п. Чем больше оно уклоняется от правильного пути, тем тревожнее голос совести. А значит, тем яростнее надо его заглушать. Отсюда – ополчение на родных. Прежде всего, на матерей, так как материнское сердце больше болит о ребенке и мамы чаще других родственников пытаются ставить ему рамки.
Но, бунтуя против совести, сознанию приходится вести борьбу на два фронта: воевать еще и с коллективным бессознательным, со своей генетической памятью, подсказывающей, что путь, по которому предлагает следовать культура греха, смертельно опасен. Что «архетип ада», как бы прельстителен он ни был с виду, в конце концов приводит в реальный ад. Туда, где тьма и скрежет зубов.
Поэтому, как мне кажется, агрессия и грубость нынешних детей – это во многом бессознательный бунт против диавольского образа мира (и женщины, в частности), который внедряет в сознание современная масс-культура. Иначе трудно объяснить, почему, вроде бы отчаянно борясь за право к ней приобщиться, дети и подростки не просто смиряются, убедившись в непоколебимости запретов со стороны взрослых, но и бывают этому рады. У них словно гора с плеч сваливается. Сами они не могут справиться с миром, управляемым «архетипами ада», но душа их тоскует, ей хочется освободиться от этого морока. Сколько раз я видела, как школьники, впавшие в какое-то невменяемое состояние из-за увлечения компьютерными играми и готовые растерзать на клочки маму, которая робко пробует ограничить время игры, резко меняются в лучшую сторону, когда, собравшись с духом, мать решительно отлучает их от компьютера. Еще недавно он осыпал маму оскорблениями, грозился уйти из дому, подать на нее в суд, а тут вдруг как маленький начинает ласкаться, просить, чтобы она погладила его по голове, посидела с ним перед сном. В этом есть даже некоторый психический регресс: пареньку бессознательно хочется вернуться в детство, которого он лишился, погрузившись в мир жестоких фантазий и циничных подробностей, выдаваемых за непреложную правду жизни.
В чем-то такой бессознательный бунт напоминает поведение некоторых детей от года до трех лет. Когда их мать тяжело заболевает, они вместо того, чтобы проявить сочувствие, неожиданно ополчаются против нее, могут даже нападать, бить. Родных это повергает в шок. Им кажется, что растет чудовище, они недоумевают, откуда в маленьком ребенке столько злобы. На самом же деле ребенок просто в панике: он чувствует, что теряет маму, свою опору и жизнеобеспечение. И дает парадоксальную реакцию ярости.
Так и психика более старших детей не выдерживает нагрузки. Они ведь тоже теряют опору. Осатаневший мир, в котором эталон женщины – диаволица, страшен. Он мерзость перед Богом. Ребенок не понимает, что с ним происходит. Он вроде бы рвется вкусить того, что зазывно предлагает мир, а душа его в страхе трепещет. Такое состояние глубинного ужаса очень точно передал Маяковский своим знаменитым: «Мама! Роди меня обратно!». И, как у малыша в состоянии паники, инфантильная агрессия обрушивается на не оправдавшую надежды «предательницу»-мать.
Отторжение матери – патология
Когда привязанность к матери формируется ущербно, младенец не чувствует себя защищенным, и это не самым лучшим образом отражается на его психике. У детей могут развиться повышенная тревожность, страхи, возбудимость. Они зачастую растут истеричными манипуляторами, проявляют агрессию, пытаются оттянуть на себя внимание или, наоборот, прячутся в своей скорлупе, становятся боязливыми и застенчивыми. Это, конечно, неприятно и усложняет семье жизнь, но сказать, что тут какая-то серьезная патология нельзя. Если показать такого ребенка психиатру, он, скорее всего, не найдет ничего по своей части и посоветует обратиться к психологу.
А вот когда маленький ребенок отторгает мать или проявляет к ней холодность и безразличие, психиатр вполне может забеспокоиться. Дело в том, что такое грубое нарушение феномена привязанности бывает при шизофрении или раннем детском аутизме (РДА). С возрастом ситуация без лечения не улучшается.
«Одной из особенностей шизофрении, – рассказывает детский психиатр Татьяна Крылатова, – является снижение психической активности. Больных утомляет умственное напряжение, утомляет и общение с другими людьми. Особенно тяжело им дается общение не формальное, не поверхностное, а связанное с проявлением глубоких чувств: любви, привязанности, душевной близости. Такое общение затрагивает ядро их личности, а личность шизофреника повреждена. Любовь же возникает, прежде всего, в семье, по отношению к ближайшим родственникам: матери, отцу, братьям и сестрам. Поэтому для шизофреника семейные взаимоотношения – самая болезненная сфера. Конечно, у некоторых больных могут сохраняться какие-то узкие, избирательные привязанности к одному из членов семьи, к другу, к ребенку. Но в целом эмоциональность – их слабое место, и чтобы удержаться в каких-то рамках, они (разумеется, на бессознательном уровне) начинают отторгать то, что для них наиболее энергетически затратно, то есть любовь. Но, с другой стороны, отношение к близким у них двойственное, амбивалентное. На самом деле потребность в любви есть, поэтому ситуация отторжения травматична. И этот внутренний конфликт вызывает агрессию. В результате у шизофреника возникает агрессивное отторжение близких при том, что без них он существовать не может».
Очень ярко это отторжение проявляется при гебоидной шизофрении, чаще всего развивающейся в подростковом возрасте (отсюда и название: Геба – богиня юности). В числе характерных симптомов авторы обширного исследования данной болезни Г.П. Пантелеева, М.Я. Цуцульковская и Б.С. Беляев указывают «резко выраженное негативистическое отношение к родственникам с немотивированной враждебностью и ненавистью к ним… Больные обнаруживали крайнюю жестокость по отношению к домашним, которых терроризировали своими необоснованными и нелепыми претензиями, стремлением причинить им как можно больше вреда».
В детской психиатрии широко известен такой тест. Он применяется, когда ребенок испытывает сильное беспокойство и необходимо провести тонкую диагностику, понять: то ли у него развивается шизофрения, то ли это просто невротические реакции. Ребенку предлагают представить некую критическую ситуацию, связанную с посягательством на то, что теоретически должно быть ему дорого. Допустим, кто-то обижает его маму или враги напали на его Родину. И ребенок должен сказать, на чьей он будет стороне. Если компенсаторные механизмы не нарушены, то ребенок, даже находясь в психотическом состоянии, будет волноваться за родных, скажет, что защитит маму и пойдет воевать за Родину. Он и сам не будет плохо отзываться о матери, и другим не даст. Если же такой тест применить к ребенку с более глубокой патологией, мы получим совсем иные результаты. Шизофреник, отторгающий близких, будет в этом тесте заступаться за противоположную сторону: за оскорбителей матери, за врагов.
Можно использовать и самый простой, общеизвестный тест «Рисунок семьи». «Если матери на рисунке не окажется, а в реальной жизни ребенка она присутствует, это уже должно насторожить специалистов, – говорит психиатр Крылатова. – Или, скажем, на рисунке вместо родственников будут изображены какие-то странные посторонние люди. Шизофреник, например, может нарисовать вместо родных разбойников или монстров. Негативное отношение маленького ребенка к матери – это очень тревожный симптом, который может свидетельствовать о глубокой патологии, о серьезной психической декомпенсации».
Но ведь тогда получается, что извращение образа матери в современной культуре способствует развитию патологии! Получается, что это – путь к массовой шизофренизации! Еще недавно выражение «наведенная шизофрения» казалось смелой журналистской метафорой. Но в последнее время оно нередко используется и в медицинской среде, потому что врачи столкнулись с новым явлением: оказывается, это заболевание может возникать под влиянием социокультурных факторов. В частности, под воздействием различных технологий манипуляции сознанием и его перекодировки. Не будучи изначально больными, люди, перенимающие патологические модели поведения, постепенно (а порой и резко) «сдвигаются». Со всеми вытекающими из этого последствиями для их близких, общества и, разумеется, для них самих.
В приличном обществе мать не злословят
То, что деструктивные секты калечат психику людей, слава Богу, российское государство наконец поняло и старается принимать какие-то меры. Может быть, не очень решительные, но все-таки… А вот по поводу деструктивной культуры такого понимания пока не пришло. Беззащитных детей – и тех не отваживаются защитить от пропаганды насилия и разврата в СМИ, поскольку противная сторона тут же начинает апеллировать к свободе слова и грозится пожаловаться на попрание прав человека. Но, конечно, если бы люди осознали, что деструктивная культура не менее опасна, чем цианистый калий, ситуация в корне переменилась бы. Когда вы понимаете, что в ларьке свободно продается яд и что ваш ребенок может его приобрести, вы (если вы, конечно, в своем уме) не будете бездействовать, кивая на государство: дескать, оно же не принимает законов, запрещающих продажу. И уж тем более не станете сами покупать детям отраву. Так что, как ни крути, все упирается в понимание.
Но даже если сейчас, после многолетней борьбы, удастся принять законы, ограждающие детей от вредной информации, это принципиально не изменит ситуацию. Однако вовсе не потому, что запрещать бессмысленно, как внушают нам поборники либерально трактуемых прав. Просто в лучшем случае дело ограничится запретом каких-то совсем уж вопиющих безобразий, откровенных непристойностей, садомазохизма и т.п. А вот искажение образа матери и других базовых для русской культуры образов и ценностей, скорее всего, продолжится. Хотя по силе воздействия и опасности это ничуть не меньше самых что ни на есть вопиющих безобразий. Без таких базовых образов, как положительный образ матери, никакая культура существовать не может. А обрушение культуры неизбежно влечет за собой распад общества и человеческой психики. К сожалению, когда это перестает быть просто словами, реальность оказывается ужаснее самых грозных пророчеств.
Но произведения культуры создаются людьми. Поэтому от людей зависит, какая она будет. Мы должны отстаивать свое культурное пространство, вытеснять из него деструкторов с их вредоносными идеями и образами. Прежде всего, надо разъяснять, что происходит, ведь подавляющее большинство взрослых не интересуется новинками масс-культуры и не в курсе того, насколько стремительно происходит ее расчеловечивание. Но одного разъяснения мало. Нужно активней возвращать в обиход понятия «приличного общества» и «неприличного поведения». Когда мы называем что-то шокирующим или кощунственным, эти эпитеты, при всей своей справедливости, нередко привносят в обсуждение вопроса излишний пафос. (Хотя, конечно, если речь идет о судебных разбирательствах, как, например, в отношении выставки «Осторожно, религия», подобные формулировки абсолютно оправданы). Но для создания общественного мнения лучше не придавать отрицательным явлениям дополнительного злодейского обаяния. Если извращение образа матери будет считаться неприличным, то никакие иностранные премии не помогут. Люди не интересуются тем, что считают недостойным своего внимания. В последние годы, например, многие не смотрят телевизор, потому что (цитирую распространенный ответ) «жалко тратить время на ерунду». А еще недавно мало кто так говорил. Многие хоть и плевались, а все равно прилипали к экрану, поскольку им казалось, что иначе они будут выброшены на обочину, оторваны от жизни. Когда же обнаружилось, что пристрастие к телевизору – один из видов зависимости, принципиально мало чем отличающийся от алкоголизма и наркомании, это резко снизило притягательность «ящика». Ведь алкоголиком или наркоманом, при всей распространенности этого явления в нашем обществе, быть неприлично. И уж тем паче это не считается завидной участью.
Будем надеяться, что придет понимание и «материнского вопроса» и многого другого, чего мы в этой статье не касались. На руку нам сейчас играет то, что современное искусство, пытающее подменить ценности, на глазах становится все более бездарным и все отчетливей пахнет психопатологией. Впрочем, деградация иной и не бывает.
Ну и, конечно, надо самим «наследовать землю» – активнее заполнять культурное пространство. Много ли стихов о маме знают наши дети? А песен? А рассказов и сказок? А исторических примеров? Тема материнства неисчерпаема и прекрасна, потому что это сама жизнь. Решив, что с Евой скучно и погнавшись за Лилит, мы можем только погрузиться во тьму безумия. Недаром «новая культура» быстро получила название «чернухи». Если вспомнить физику, то черный цвет представляет собой отсутствие светового потока от объекта. А психологи и психиатры добавят, что черным дети рисуют в состоянии депрессии, когда отвергаются окружающие. И взрослые, когда им тошно жить, видят все вокруг в черном цвете. Белый же свет (как, опять-таки, учит физика), преломляясь в капельках воды, образует радугу. Ибо он состоит из множества лучей всех цветов, каждый из которых преломляется по-разному, и получается спектр. Так что будем решительней отстаивать жизнь и идеал материнства. А его уже больше 2000 лет олицетворяет Новая Ева – Пресвятая Богородица, Которая вернула нас к жизни, родив Жизнодавца Христа.
На одной из конференций, где шла речь о разрушении детской психики средствами масс-культуры, психологи иллюстрировали свой доклад о компьютерных играх показом слайдов с изображениями, которые активируют архетипы бессознательного. Картинки проецировались на огромный экран, чтобы видно было всем сидящим в зале. А людей там сидело немало – человек триста. Слайдов принесли много, целую коробку, но народ взбунтовался уже после третьего: взрослые люди не выдержали ужаса и отвращения, которые внушали им показанные крупным планом демонические персонажи, и попросили прекратить показ. Докладчики вняли гласу народа, но не преминули заметить, что дети, массово играющие сейчас в компьютерные игры, видят эти образы не несколько секунд, как почтенная публика, а по много часов подряд. И взрослым, которые воочию убедились, какая это жуть, надо всеми силами ограждать от нее детей.
читать дальше
Среди того, что психологи по-научному назвали «деструктивными архетипами», был и образ «падшего ангела». А точнее, диаволицы – обнаженной женщины с крыльями за спиной и рогами на голове. Отталкивающе-зловещий, он в то же время был выполнен в модной «фэнтезийной» стилистике, активно использующей оккультные символы. И очень легко представить, что кому-то из привыкших к такой эстетике подростков темный образ может показаться притягательным и даже наделенным своеобразной красотой. Конечно, не сразу. Для этого сначала необходимо сломать охранительный барьер. Тот самый, который не позволил взрослым долго смотреть на экран. Преодолеть естественный ужас, охватывающий каждого человека при виде пусть даже нарисованных, но демонических персонажей. Однако если играть на любопытстве и азарте, а также эксплуатировать желание человека быть не хуже других, то сломать барьер можно. Особенно у людей, эмоционально неустойчивых, увлекающихся, возбудимых, да и просто незрелых, с еще не сложившимися жизненными принципами. То есть, прежде всего, у детей и подростков.
В современной культуре применяется много манипуляционных приемов, направленных на то, чтобы человек попал под отрицательное обаяние зла. Это и придание злу иллюзорного всемогущества в расчете на то, что люди займут его сторону, поскольку им захочется быть вместе с победителем. И «анестезия смехом», когда какие-то шокирующие или страшные моменты преподносятся с определенной долей юмора. И наделение злодеев привлекательными для целевой аудитории чертами. Скажем, подростки очень ценят остроумие, и если отрицательный персонаж будет удачно «хохмить», то ребятам, вполне вероятно, понравятся его шуточки-прибауточки, и отношение к нему может возникнуть двойственное. Напомнишь о его злодействах, а в ответ можешь услышать: «Ну, да… но все равно он прикольный мужик!».
А если злодейский персонаж вдруг совершит какой-то неожиданно хороший поступок (который даже необязательно мотивировать при нынешнем халтурном отношении к творчеству и невзыскательности юношеской аудитории), то многие юные зрители будут сбиты с толку и перестанут считать его плохим. Даже если он до самого конца не раскается в своих злодеяниях!
О том, что происходит в подобных случаях с психикой человека, писал в книге «Происхождение и развитие сознания» известный психолог-юнгианец Эрих Нойманн: «Мы говорим, что личность двойственна, когда в ней одновременно присутствуют положительная и отрицательная направленности, например любовь и ненависть к одному и тому же объекту… Антитетическая структура такого содержимого делает невозможной сознательную ориентацию и в конце концов приводит к очарованности. Сознание продолжает возвращаться к этому содержимому или человеку, который олицетворяет его или несет его проекцию, и не может оторваться от него… Сознание оказывается в замешательстве, и появляются аффективные реакции… Сознание уступает, регрессирует, и его место занимают примитивные механизмы. Аффективные реакции, которые возникают в результате очарованности, опасны, они равнозначны вторжению бессознательного». Иными словами, разум пасует, и человека начинают захлестывать эмоции и инстинкты.
Древние архетипы и новая этика
Современная западная культура широко использует не только различные приемы манипуляции сознанием. Она не менее активно оперирует структурами бессознательного, поскольку в XX веке на нее огромное влияние оказала так называемая глубинная психология (концепции Фрейда, Адлера и Юнга).
А создатели этих концепций (прежде всего Юнг) и их последователи, в свою очередь, очень интересовались оккультно-мистическими учениями, алхимией, каббалой и прочим. Если это не учитывать, многое в современной культуре будет просто непонятным или казаться бредом. А если учитывать, то уже не будешь удивляться ни использованию в компьютерных играх для детей сценариев, активирующих темные, мрачные архетипы «смерти», «агрессивного лабиринта», «ада» (архетипа, раскрываемого в том числе и вышеупомянутым «падшим ангелом»), ни той чудовищной трансформации, которой подвергся за последние 30 лет образ матери в современной культуре. Ни даже попыткам совместить демонический женский персонаж с классическим образом матери.
Дело в том, что, согласно идеям глубинной психологии, в коллективном бессознательном существует архетип «Великой матери» – некоего мифологического существа, сочетающего в себе как злые, так и добрые черты. «Великая мать, – снова процитируем Нойманна, – ужасная и пожирающая, благосклонная и созидающая, помогающая, но также прельщающая и разрушающая, животная и божественная, сладострастная блудница и неприкосновенная девственница, невообразимо старая и вечно молодая. Эта первоначальная двойственность архетипа… разрывается на части, когда сознание разделяет прародителей мира. С левой стороны выстраивается отрицательный ряд символов: Смертоносная мать, великая блудница Вавилона, ведьма, дракон, молох; с правой – положительный ряд, в котором мы находим Добрую мать, которая, как София или Дева, порождает и вскармливает, указывает путь к возрождению и спасению. Там Лилит, здесь – Мария».
Затем «от образа Великой матери отщепляется Добрая мать, которая опознается сознанием и признается сознательным миром ценной. Другая часть – Ужасная мать – в нашей культуре подавляется и в основном исключается из сознательного мира. С развитием патриархата это подавление приводит к тому, что Великая мать становится просто Доброй матерью… Священная проститутка – которой в действительности является Великая мать как сосуд плодородия – приобретает отрицательный характер непостоянной шлюхи и разрушительницы. С этим начинается великая переоценка женского принципа, после чего его превращение в отрицательный принцип в патриархальных религиях Запада доводится до предела. Рост самосознания и укрепления мужественности отодвигают образ Великой матери на задний план; патриархальное общество раскалывает его, и в сознании сохраняется только картина Доброй матери; ее ужасный аспект переносится в бессознательное».
Однако XX век, век революций, нарушил привычный порядок вещей. В том числе подверглись массированной атаке и культурно-нравственные нормы. «Развал старой системы ценностей в полном разгаре, – писал Нойманн еще в середине 1950-х годов. – Бог, царь, родина стали сомнительными понятиями, так же как свобода, равенство, братство, любовь и порядочность, человеческий прогресс и смысл существования. Это не означает, что они перестали оказывать влияние на наши жизни как надличностные величины архетипического характера, но их действенность или, по крайней мере, их положение стало ненадежным, их отношение друг к другу неоднозначно, а их старый иерархический порядок разрушен. Таким образом, индивид, которому не хватает поддержки компенсирующего внутреннего движения, выпадает из упорядоченной структуры цивилизации. Для него эго символизирует развал восприятия трансперсональных сил, сужение мировых горизонтов и в целом потерю уверенности в жизни и ее смысле. В этой ситуации можно наблюдать две общие реакции. Первая – это регресс к Великой матери, в бессознательное, готовность собраться в массу и таким образом в качестве коллективного атома с новым надличностным восприятием обрести новую уверенность и занять новую выгодную позицию; вторая – это бегство к Великому отцу, в уединение индивидуализма».
Сами по себе взгляды «глубинных психологов», конечно, спорны. Христиане, к примеру, знают, что древние боги человеческой культуры – это демоны, и разговоры о единстве добра и зла в «архетипах», подобных вышеописанному архетипу Великой матери, не имеют отношения к объективной реальности. Они в прямом и переносном смысле слова «от лукавого».
Но речь сейчас не о том. Эти теории были восприняты, растиражированы и повлияли не только на дальнейшее развитие психологии, психиатрии, философии, социологии и культурологии, но и отразились во многих произведениях литературы и искусства, став, таким образом, всеобщим достоянием. То есть фактически оккультно-философские воззрения были навязаны обществу, а оно этого даже толком не осознало. Ведь большинство людей не интересуется заумными теориями, воспринимая культуру, в основном, на уровне чувств, не копая вглубь. (Да и тут многие не анализируют свои впечатления, ограничиваясь скупыми характеристиками типа «понравилось–не понравилось», «скучно–занимательно», «оригинально», «жизненно» и т.п.) Но как материальная пища влияет на наш организм независимо от того, известен ли нам рецепт приготовления поедаемых блюд, так и пища духовная идет на благо или, наоборот, во вред нашей душе, даже когда мы не вникаем в то, из какого источника взята вода и какие ингредиенты в нее добавлены. Можно не подозревать о юнговских архетипах, но повредиться, впуская в свою душу базирующиеся на них темные образы компьютерных игр.
Можно понятия не иметь, что, по иудейским поверьям, демоница Лилит – вредительница деторождения, виновница бесплодия женщин и, выражаясь современным языком, первая в мире феминистка, поскольку она не хотела подчиняться своему мужу (как утверждается в анонимном средневековом тексте «Алфавит Бен-Сира»). Можно не знать и того, что ее называли «ночной», «призрачной» (дополнительные ассоциации со смертью) и противопоставляли Еве, само имя которой означает «Жизнь». Всего этого можно не знать и считать Лилит всего лишь символом коварной обольстительницы. Но если попасть под обаяние этого образа, то его «сопутствующие ингредиенты» неизбежно попадут в наш «духовный организм». И рано или поздно мы (по-прежнему, быть может, не ведая о злодеяниях данного персонажа) придем к оправданию детоубийства, получившему в XX веке название «абортной психологии». Просто по логике вещей: развратникам дети не нужны. Как метко заметил известный американский культуролог и публицист Джозеф Собран, «нельзя обесценить (или, если угодно, “либерализовать”) секс, не обесценивая жизнь как таковую. “Сексуальная свобода” означает ныне свободу от последствий, от верности, от моральной ответственности… Когда секс превращается во времяпрепровождение, “лишними на празднике” делаются дети, и от них надо избавляться» (см.: Собран Дж. Абортная культура // Новая Европа. 1996. № 9).
Кстати, кукла Барби, транслирующая девочкам на языке образов современный идеал женской красоты и успешности, фигурой удивительно напоминает некую «крылатую демоницу», предположительно, Лилит, как говорится в пояснительной надписи к изображению. Чтобы увидеть это изображение, созданное в начале II тысячелетия до Р.Х., необязательно посещать Лувр, где оно выставлено. Достаточно посмотреть энциклопедию «Мифы народов мира» (М., 1998. Т. 2. С. 650). Может, конечно, это случайное сходство. Как случайно и то, что Барби, которую именуют «маленьким божком американской поп-культуры», имела своим прототипом немецкую куклу для взрослых по имени Лили, а та своим обликом походила на девицу легкого поведения из популярных комиксов.
А, может – кто знает? – не обошлось без «архетипов». Ведь и Юнг, и другие «глубинные» психологи и психиатры участвовали в проектах типа «МК-ультра», направленных на изменение ценностных ориентиров и привитие человечеству «новой этики», почерпнутой из оккультизма и язычества. Нойманн прямо говорил, что иудаизм и христианство неверно толковали языческие образы и обряды, связанные с культом плодородия, считая их непристойными. Из-за этого, дескать, «святость превратилась в педерастию, почитание в блуд и т.д.». И добавлял, что «поколение, чьи взоры обращены к трансперсональному, должно пересмотреть это отношение».
Так что, может, не зря кукла Барби, которая сперва была отвергнута покупателями, поскольку они сочли ее чересчур «сексапильной» для детских игр, вдруг резко вошла в моду и получила широкую рекламную поддержку как раз в период подготовки всемирной сексуальной революции? «Барбимания» удивительно совпала по времени с «битломанией», а про роль последних в «сдвиге культурной парадигмы» сейчас известно немало. Итогом сдвига явилось, в том числе, распространение «абортного мышления», или, как еще принято говорить, «культуры смерти». Господне повеление «плодиться и размножаться», данное Адаму и Еве, в «цивилизованном» обществе считается дикостью, призывом «плодить нищету». Куда популярнее лозунги о праве женщин на аборт и о том, что ребенок должен быть здоровым и желанным (с соответствующими последствиями для нездоровых и нежеланных). Так что в странах, допустивших у себя сексуальную революцию, «ночной демонице» раздолье. Да и маленький пластмассовый божок уже не очень-то скрывает свою истинную сущность, появляясь в откровенных позах то на порносайтах, то вместе с дяденькой Кеном в подростковых журналах. Конечно, не для развращения детей, а в качестве «секс-инструктора» (это теперь есть такой специальный термин). Чтобы новая этика усваивалась побыстрее. Желательно, с пеленок.
Какая мама нужна младенцу?
А теперь вернемся к детской психике. Во второй половине XX века ученые стали уделять все более пристальное внимание тому, что на их языке несколько высокопарно называется «диадой “мать-дитя”». В 1970–1980 годах возникла даже специальная теория привязанности (М. Эйнсворт и Дж Боулби), согласно которой отношения с матерью на первом году жизни ребенка во многом определяют дальнейший ход его психического и личностного развития. Наиболее благоприятными, естественно, оказываются отношения, в которых мать проявляет нежность, заботу и понимание младенца. Если же мать ведет себя истерично, непредсказуемо или отчужденно, детско-родительская связь искажается, и у детей возникают расстройства поведения и, может быть, даже психики. Впрочем, чтобы понять это, необязательно прибегать к авторитету науки. Достаточно минимальной логики и некоторого житейского опыта. Совершенно очевидно, что такому хрупкому, ранимому существу, как младенец, легко нанести психическую травму, а нежное, заботливое обращение создает у него чувство защищенности и психологического комфорта. Такое обращение вообще предпочтительней. Причем, не только для людей, но и для животных. Доброе слово, как известно, и кошке приятно.
Тут интересно другое. Существует мнение, что у ребенка генетически задана не только сама привязанность к матери как к самому близкому на свете существу, но и запрограммирован определенный архетипический образ женщины. Именно такой, который вызывает у младенца чувство спокойствия и безопасности. В раннем младенчестве в материнском образе преобладают некие общечеловеческие черты. Потом, по мере взросления ребенка, усиливается влияние этнокультурного компонента, но доминанты остаются неизменными. Причем, никакой «Ужасной матерью» там и в помине нет, поскольку ужасы абсолютно несовместимы с чувством покоя и безопасности, в которых так нуждается для своего нормального развития маленький ребенок.
«Мать, или мамка, то есть кормилица, выхаживающая младенца, должна быть добродушной, спокойной, снисходительной, ласковой, благожелательной к ребенку. Даже ее внешний облик: пышная грудь, ласковые, умелые руки, приветливая улыбка, запах грудного молока – все располагает младенца к доверию, вселяет в него чувство защищенности. Это не означает вседозволенности, но доброта матери стоит для малыша на первом месте», – отмечает известный детский психиатр, профессор Г.В. Козловская, проводившая вместе с своими сотрудниками обширное исследование детско-родительских отношений.
Если же облик матери и ее поведение не соответствуют этому образу, младенец испытывает тревогу и беспокойство. «Шар» как бы не попадает в «лузу», и малыш интуитивно отказывается принимать маму «такой, какая она есть», поскольку подсознание подсказывает ему, что она «какая-то не такая». Начинается «сбой программы». Связь «мать-дитя» формируется ущербно. В младенческом возрасте для этого бывает достаточно совсем, казалось бы, незначительных деталей. Например, от мамы пахнет табаком, а не естественным запахом женщины. Или у нее грубый голос и резкие движения, пугающие младенца.
Кроме того, с первых месяцев жизни ребенок живет не в вакууме, а в определенной культурной среде и всеми фибрами своей души впитывает этот «культурный воздух». А образ женщины – один из ключевых образов любой культуры. Так что в восприятии ребенка происходит наложение трех пластов: некоего врожденного, генетически заложенного, архетипического представления о том, какой должна быть мама, образа своей реальной мамы и тех материнских образов, которые транслирует ребенку культурная среда. Опять-таки нетрудно догадаться, что чувство наибольшего психологического комфорта и безопасности будет возникать при отсутствии противоречий между этими тремя «картинками». Имея в душе интуитивный образ ласковой, доброй матери, видя его конкретное воплощение в собственной маме и получая многочисленные подтверждения своих представлений в образцах культуры, ребенок чувствует, что мир устроен правильно. Ведь для него «мир» – это преимущественно мир семьи, в котором родители (а нередко лишь одна мама, поскольку отца нет) – главные опоры, без которых этот мир обрушится. Соответственно, если опоры кривые, то вся конструкция будет шаткой, ненадежной. Откуда тогда возьмется ощущение покоя и безопасности? Тревога, растерянность, смятение – тем более хронические! – не способствуют формированию крепкой психики. Наоборот, в таком состоянии «где тонко, там и рвется»: если ребенок возбудим, то возбудимость увеличивается; если склонен к страхам, они возрастают. (Равно как и агрессивность, истеричность, негативизм и прочие признаки психологического неблагополучия.)
Образ матери и пятая заповедь
«Конструкция» может шататься, даже если с реальной мамой все в порядке, а вот «третья картинка» (образцы культуры, под влиянием которых находится ребенок) противоречит прообразу. Душа восстает, видя это несоответствие, поскольку возникает ощущение вопиющей неправды. Маленький ребенок, чьи интуитивные представления еще не искажены под влиянием внешних факторов, четко различает добрую маму и злую мачеху. И если мама будет показана «плохой», не станет с этим мириться. Он либо отвергнет такое произведение, либо перетрактует его по-своему, решив, что на самом деле там показана не мать, а мачеха.
Вы скажете, что и в классической системе координат злая мачеха нередко является чьей-то матерью. Верно, однако читатели, солидаризируясь с главным героем или героиней (например, с Золушкой), не воспринимают отрицательный образ в качестве материнского. Да, у мачехи есть дочки, но для читателей она все равно не мать, а мачеха. И ее дочки, сестры Золушки, не мамины, а мачехины дочки. Такие же зловредные, как и она сама. Все, что относится к образу злой мачехи, выступает под знаком минус и потому не дезориентирует ребенка. Он не совершает переноса с образа мачехи на свою собственную маму, поскольку это, как гений и злодейство, «две вещи несовместные». Такое четкое разделение добра и зла не наносит ущерба психике ребенка, а наоборот, укрепляет ее. «В нас лежит естественный закон знания добра и зла, – говорит святитель Иоанн Златоуст. – Что Бог при самом сотворении человека создал его знающим то и другое, это показывают люди. Так, все мы, когда грешим, стыдимся». Традиционная культура, являющаяся кладезем коллективной памяти, подтверждает естественный закон, вложенный в душу человека. Вот почему дискредитация образа матери в современной культуре, которая целенаправленно размывает традиционные представления о добре и зле, так болезненно воспринимается неповрежденным сознанием: совесть подсказывает, что это несоблюдение Божиего естественного закона. А конкретнее – пятой заповеди. Это грех хамства. И если мы не отвращаемся от подобных произведений, то становимся соучастниками греха.
Даже при самой благоприятной обстановке в семье ребенок, смотрящий мультфильмы, в которых мать показана глупой, нелепой, карикатурной (и уж тем более зловредной и отталкивающей, какой традиционно изображают мачеху), невольно напитывается духом неуважения. Дурной пример, как известно, заразителен. Особенно если он преподан в яркой завлекательной форме. Последствия не заставляют долго себя ждать.
«Ты мокрая курица!» – кричит раздосадованный пятилетний мальчуган маме, которая посмела ему чем-то не угодить.
Крепких ругательств он пока не освоил, поскольку в сад не ходит и довольно мало соприкасается с внешним миром. Зато лексикон любимых мультгероев и их свободная, раскованная манера общения со старшими освоены им вполне.
«Баранья башка», «совсем без мозгов», «чтоб тебе провалиться», «убить тебя мало» – вот далеко не полный перечень явно клишированных выражений, которые сейчас нередко позволяют себе дошкольники в адрес матерей. Сравнительно недавно, в середине 1990-х годов (во всяком случае, в семьях, которые обращались за консультацией к нам), такого почти не встречалось. А если встречалось, то, как правило, служило весьма тревожным симптомом, свидетельствовавшим о том, что надо бы показать ребенка психиатру. Потому что даже страшно разгневанным, но психически сохранным детям не приходило в голову таким образом обращаться с мамой.
То, что сейчас слышат в свой адрес матери многих подростков, лучше не цитировать. Желающие легко найдут примеры на интернет-форумах, где обсуждаются «предки- уроды», или в так называемых ЖЖ (живых журналах) – интернет-дневниках, выставленных для публичного прочтения.
На ту же мельницу льет воду и постоянно муссирующаяся в массовом сознании тема плохих, безответственных, а то и преступных матерей. Не проходит и пары недель, чтобы в СМИ не появилось очередного душераздирающего сюжета. Образ «Ужасной матери», можно сказать, витает в воздухе. Ну, а про вопиющее невежество родителей наше общество слышит постоянно. Да многие люди и сами охотно расписываются в своей несостоятельности, говоря: «Нас же никто не учил быть родителями». И даже могут порой вести подобные разговоры в присутствии ребенка. Все это тоже, естественно, не способствует поднятию престижа матерей.
Ситуация усугубляется еще и тем, что образ женщины в современной культуре грубо сексуализирован. Достаточно посмотреть хотя бы на уличную рекламу, которую волей-неволей видит любой городской малыш с самого нежного возраста. А ведь для детей образ взрослой женщины тесно связан с образом матери. Наблюдая окружающую жизнь и пытаясь понять ее законы, ребенок рано усваивает, что «большие» женятся и у них «бывают детишки». «Вырастешь – станешь мамой», – слышит в детстве каждая маленькая девочка и многократно воспроизводит этот сценарий в игре «дочки-матери». Маленький мальчик, «обдумывая житье» и мечтая стать поскорее «большим», тоже спешит поделиться своими матримониальными планами, которые на первом этапе чаще всего включают ближайших родственников: маму или сестру. Поэтому взрослая тетя в детском представлении, как правило, чья-то мама, а старушка – бабушка. И унижение женского достоинства, которое неизбежно происходит при пропаганде разврата, не может не сказаться на отношении детей и подростков (прежде всего мальчиков) к женщинам вообще и к своим мамам в частности.
Конечно, распущенность нравов, насаждаемая через масс-культуру, вредна не только для детей, но и для всего общества. «Как однажды сострил Оскар Уайльд, жизнь подражает искусству, – пишет Дж. Собран. – Сначала мы смирились с массовым производством похабных картинок; потом стали безразличны к протестам женщин против этих картинок и к тем отношениям между мужчинами и женщинами, которые эти картинки представляют; и, наконец, мало-помалу сами опускаемся до уровня антисоциальных моделей и прецедентов, которые видим со всех сторон… Когда половые отношения обесцениваются, то обесценивается жизнь; когда отмахиваются от цивильности, то отмахиваются от человечности. Предполагать, что этот открытый вызов манерам, являющимся, по сути, внешними проявлениями нравственности, не окажет особого воздействия на поведение, есть чистой воды доктринерство. Здравый смысл говорит иначе. Аргумент, что мы не можем доказать связь между преступностью и тем, что менее варварский век назвал бы варварскими манерами, несостоятелен и звучит так же плоско, как аргументы табачных фабрикантов, что нельзя доказать причинной связи между курением и раком» (Собран Дж. Против течения. М., 2008. С.129).
Но дети особенно уязвимы. Не зная жизни, они, как губка, впитывают впечатления, которые предоставляет им окружающий мир, и думают, что это нормальный порядок вещей. А с другой стороны, они ближе к Богу. «Внутреннее око» их души еще не замутнено грехами, и оно видит подмену прообраза. Видит, что вовсе не Богоматерь, а ее антипод – вавилонская блудница – выдается нынче за идеальную женщину, которой предлагается подражать. И ужасается, потому что интуитивно чувствует, куда приведет подражание злу. «Знание добродетели, – учит святитель Иоанн Златоуст, – возложил Бог в нашу природу, но приведение в дело и исполнение предоставил нашей свободе. Чтобы знать, что целомудрие – добро, для этого мы не нуждаемся ни в чужих словах, ни в наставлении: потому что сами по природе имеем это знание. Так и блуд почитаем злом; и здесь не нужны нам ни труды, ни ученье, чтобы узнать виновность этого греха».
В чем конфликт?
Возникает конфликт: сознание говорит одно, внутренний голос (совесть) – другое. А поскольку давление извне сейчас колоссально, ведь «масс-культура» – это не просто термин, а поставленное на поток массовое производство продукции, разрушающей традиционные ценности, то на уровне сознания большинство детей не способно этому противостоять. (Именно поэтому заботливые родители стараются ограждать детей от всего, что калечит их нравственность, и параллельно воспитывают устойчивость к дурному влиянию.) Сознание может быть заворожено захватывающим сюжетом, обмануто внешней красивостью, сбито с толку. Оно может поддаться стадному чувству («все имеют, смотрят, слушают, а я что, хуже?»), попасться на удочку тщеславия и т.п. Чем больше оно уклоняется от правильного пути, тем тревожнее голос совести. А значит, тем яростнее надо его заглушать. Отсюда – ополчение на родных. Прежде всего, на матерей, так как материнское сердце больше болит о ребенке и мамы чаще других родственников пытаются ставить ему рамки.
Но, бунтуя против совести, сознанию приходится вести борьбу на два фронта: воевать еще и с коллективным бессознательным, со своей генетической памятью, подсказывающей, что путь, по которому предлагает следовать культура греха, смертельно опасен. Что «архетип ада», как бы прельстителен он ни был с виду, в конце концов приводит в реальный ад. Туда, где тьма и скрежет зубов.
Поэтому, как мне кажется, агрессия и грубость нынешних детей – это во многом бессознательный бунт против диавольского образа мира (и женщины, в частности), который внедряет в сознание современная масс-культура. Иначе трудно объяснить, почему, вроде бы отчаянно борясь за право к ней приобщиться, дети и подростки не просто смиряются, убедившись в непоколебимости запретов со стороны взрослых, но и бывают этому рады. У них словно гора с плеч сваливается. Сами они не могут справиться с миром, управляемым «архетипами ада», но душа их тоскует, ей хочется освободиться от этого морока. Сколько раз я видела, как школьники, впавшие в какое-то невменяемое состояние из-за увлечения компьютерными играми и готовые растерзать на клочки маму, которая робко пробует ограничить время игры, резко меняются в лучшую сторону, когда, собравшись с духом, мать решительно отлучает их от компьютера. Еще недавно он осыпал маму оскорблениями, грозился уйти из дому, подать на нее в суд, а тут вдруг как маленький начинает ласкаться, просить, чтобы она погладила его по голове, посидела с ним перед сном. В этом есть даже некоторый психический регресс: пареньку бессознательно хочется вернуться в детство, которого он лишился, погрузившись в мир жестоких фантазий и циничных подробностей, выдаваемых за непреложную правду жизни.
В чем-то такой бессознательный бунт напоминает поведение некоторых детей от года до трех лет. Когда их мать тяжело заболевает, они вместо того, чтобы проявить сочувствие, неожиданно ополчаются против нее, могут даже нападать, бить. Родных это повергает в шок. Им кажется, что растет чудовище, они недоумевают, откуда в маленьком ребенке столько злобы. На самом же деле ребенок просто в панике: он чувствует, что теряет маму, свою опору и жизнеобеспечение. И дает парадоксальную реакцию ярости.
Так и психика более старших детей не выдерживает нагрузки. Они ведь тоже теряют опору. Осатаневший мир, в котором эталон женщины – диаволица, страшен. Он мерзость перед Богом. Ребенок не понимает, что с ним происходит. Он вроде бы рвется вкусить того, что зазывно предлагает мир, а душа его в страхе трепещет. Такое состояние глубинного ужаса очень точно передал Маяковский своим знаменитым: «Мама! Роди меня обратно!». И, как у малыша в состоянии паники, инфантильная агрессия обрушивается на не оправдавшую надежды «предательницу»-мать.
Отторжение матери – патология
Когда привязанность к матери формируется ущербно, младенец не чувствует себя защищенным, и это не самым лучшим образом отражается на его психике. У детей могут развиться повышенная тревожность, страхи, возбудимость. Они зачастую растут истеричными манипуляторами, проявляют агрессию, пытаются оттянуть на себя внимание или, наоборот, прячутся в своей скорлупе, становятся боязливыми и застенчивыми. Это, конечно, неприятно и усложняет семье жизнь, но сказать, что тут какая-то серьезная патология нельзя. Если показать такого ребенка психиатру, он, скорее всего, не найдет ничего по своей части и посоветует обратиться к психологу.
А вот когда маленький ребенок отторгает мать или проявляет к ней холодность и безразличие, психиатр вполне может забеспокоиться. Дело в том, что такое грубое нарушение феномена привязанности бывает при шизофрении или раннем детском аутизме (РДА). С возрастом ситуация без лечения не улучшается.
«Одной из особенностей шизофрении, – рассказывает детский психиатр Татьяна Крылатова, – является снижение психической активности. Больных утомляет умственное напряжение, утомляет и общение с другими людьми. Особенно тяжело им дается общение не формальное, не поверхностное, а связанное с проявлением глубоких чувств: любви, привязанности, душевной близости. Такое общение затрагивает ядро их личности, а личность шизофреника повреждена. Любовь же возникает, прежде всего, в семье, по отношению к ближайшим родственникам: матери, отцу, братьям и сестрам. Поэтому для шизофреника семейные взаимоотношения – самая болезненная сфера. Конечно, у некоторых больных могут сохраняться какие-то узкие, избирательные привязанности к одному из членов семьи, к другу, к ребенку. Но в целом эмоциональность – их слабое место, и чтобы удержаться в каких-то рамках, они (разумеется, на бессознательном уровне) начинают отторгать то, что для них наиболее энергетически затратно, то есть любовь. Но, с другой стороны, отношение к близким у них двойственное, амбивалентное. На самом деле потребность в любви есть, поэтому ситуация отторжения травматична. И этот внутренний конфликт вызывает агрессию. В результате у шизофреника возникает агрессивное отторжение близких при том, что без них он существовать не может».
Очень ярко это отторжение проявляется при гебоидной шизофрении, чаще всего развивающейся в подростковом возрасте (отсюда и название: Геба – богиня юности). В числе характерных симптомов авторы обширного исследования данной болезни Г.П. Пантелеева, М.Я. Цуцульковская и Б.С. Беляев указывают «резко выраженное негативистическое отношение к родственникам с немотивированной враждебностью и ненавистью к ним… Больные обнаруживали крайнюю жестокость по отношению к домашним, которых терроризировали своими необоснованными и нелепыми претензиями, стремлением причинить им как можно больше вреда».
В детской психиатрии широко известен такой тест. Он применяется, когда ребенок испытывает сильное беспокойство и необходимо провести тонкую диагностику, понять: то ли у него развивается шизофрения, то ли это просто невротические реакции. Ребенку предлагают представить некую критическую ситуацию, связанную с посягательством на то, что теоретически должно быть ему дорого. Допустим, кто-то обижает его маму или враги напали на его Родину. И ребенок должен сказать, на чьей он будет стороне. Если компенсаторные механизмы не нарушены, то ребенок, даже находясь в психотическом состоянии, будет волноваться за родных, скажет, что защитит маму и пойдет воевать за Родину. Он и сам не будет плохо отзываться о матери, и другим не даст. Если же такой тест применить к ребенку с более глубокой патологией, мы получим совсем иные результаты. Шизофреник, отторгающий близких, будет в этом тесте заступаться за противоположную сторону: за оскорбителей матери, за врагов.
Можно использовать и самый простой, общеизвестный тест «Рисунок семьи». «Если матери на рисунке не окажется, а в реальной жизни ребенка она присутствует, это уже должно насторожить специалистов, – говорит психиатр Крылатова. – Или, скажем, на рисунке вместо родственников будут изображены какие-то странные посторонние люди. Шизофреник, например, может нарисовать вместо родных разбойников или монстров. Негативное отношение маленького ребенка к матери – это очень тревожный симптом, который может свидетельствовать о глубокой патологии, о серьезной психической декомпенсации».
Но ведь тогда получается, что извращение образа матери в современной культуре способствует развитию патологии! Получается, что это – путь к массовой шизофренизации! Еще недавно выражение «наведенная шизофрения» казалось смелой журналистской метафорой. Но в последнее время оно нередко используется и в медицинской среде, потому что врачи столкнулись с новым явлением: оказывается, это заболевание может возникать под влиянием социокультурных факторов. В частности, под воздействием различных технологий манипуляции сознанием и его перекодировки. Не будучи изначально больными, люди, перенимающие патологические модели поведения, постепенно (а порой и резко) «сдвигаются». Со всеми вытекающими из этого последствиями для их близких, общества и, разумеется, для них самих.
В приличном обществе мать не злословят
То, что деструктивные секты калечат психику людей, слава Богу, российское государство наконец поняло и старается принимать какие-то меры. Может быть, не очень решительные, но все-таки… А вот по поводу деструктивной культуры такого понимания пока не пришло. Беззащитных детей – и тех не отваживаются защитить от пропаганды насилия и разврата в СМИ, поскольку противная сторона тут же начинает апеллировать к свободе слова и грозится пожаловаться на попрание прав человека. Но, конечно, если бы люди осознали, что деструктивная культура не менее опасна, чем цианистый калий, ситуация в корне переменилась бы. Когда вы понимаете, что в ларьке свободно продается яд и что ваш ребенок может его приобрести, вы (если вы, конечно, в своем уме) не будете бездействовать, кивая на государство: дескать, оно же не принимает законов, запрещающих продажу. И уж тем более не станете сами покупать детям отраву. Так что, как ни крути, все упирается в понимание.
Но даже если сейчас, после многолетней борьбы, удастся принять законы, ограждающие детей от вредной информации, это принципиально не изменит ситуацию. Однако вовсе не потому, что запрещать бессмысленно, как внушают нам поборники либерально трактуемых прав. Просто в лучшем случае дело ограничится запретом каких-то совсем уж вопиющих безобразий, откровенных непристойностей, садомазохизма и т.п. А вот искажение образа матери и других базовых для русской культуры образов и ценностей, скорее всего, продолжится. Хотя по силе воздействия и опасности это ничуть не меньше самых что ни на есть вопиющих безобразий. Без таких базовых образов, как положительный образ матери, никакая культура существовать не может. А обрушение культуры неизбежно влечет за собой распад общества и человеческой психики. К сожалению, когда это перестает быть просто словами, реальность оказывается ужаснее самых грозных пророчеств.
Но произведения культуры создаются людьми. Поэтому от людей зависит, какая она будет. Мы должны отстаивать свое культурное пространство, вытеснять из него деструкторов с их вредоносными идеями и образами. Прежде всего, надо разъяснять, что происходит, ведь подавляющее большинство взрослых не интересуется новинками масс-культуры и не в курсе того, насколько стремительно происходит ее расчеловечивание. Но одного разъяснения мало. Нужно активней возвращать в обиход понятия «приличного общества» и «неприличного поведения». Когда мы называем что-то шокирующим или кощунственным, эти эпитеты, при всей своей справедливости, нередко привносят в обсуждение вопроса излишний пафос. (Хотя, конечно, если речь идет о судебных разбирательствах, как, например, в отношении выставки «Осторожно, религия», подобные формулировки абсолютно оправданы). Но для создания общественного мнения лучше не придавать отрицательным явлениям дополнительного злодейского обаяния. Если извращение образа матери будет считаться неприличным, то никакие иностранные премии не помогут. Люди не интересуются тем, что считают недостойным своего внимания. В последние годы, например, многие не смотрят телевизор, потому что (цитирую распространенный ответ) «жалко тратить время на ерунду». А еще недавно мало кто так говорил. Многие хоть и плевались, а все равно прилипали к экрану, поскольку им казалось, что иначе они будут выброшены на обочину, оторваны от жизни. Когда же обнаружилось, что пристрастие к телевизору – один из видов зависимости, принципиально мало чем отличающийся от алкоголизма и наркомании, это резко снизило притягательность «ящика». Ведь алкоголиком или наркоманом, при всей распространенности этого явления в нашем обществе, быть неприлично. И уж тем паче это не считается завидной участью.
Будем надеяться, что придет понимание и «материнского вопроса» и многого другого, чего мы в этой статье не касались. На руку нам сейчас играет то, что современное искусство, пытающее подменить ценности, на глазах становится все более бездарным и все отчетливей пахнет психопатологией. Впрочем, деградация иной и не бывает.
Ну и, конечно, надо самим «наследовать землю» – активнее заполнять культурное пространство. Много ли стихов о маме знают наши дети? А песен? А рассказов и сказок? А исторических примеров? Тема материнства неисчерпаема и прекрасна, потому что это сама жизнь. Решив, что с Евой скучно и погнавшись за Лилит, мы можем только погрузиться во тьму безумия. Недаром «новая культура» быстро получила название «чернухи». Если вспомнить физику, то черный цвет представляет собой отсутствие светового потока от объекта. А психологи и психиатры добавят, что черным дети рисуют в состоянии депрессии, когда отвергаются окружающие. И взрослые, когда им тошно жить, видят все вокруг в черном цвете. Белый же свет (как, опять-таки, учит физика), преломляясь в капельках воды, образует радугу. Ибо он состоит из множества лучей всех цветов, каждый из которых преломляется по-разному, и получается спектр. Так что будем решительней отстаивать жизнь и идеал материнства. А его уже больше 2000 лет олицетворяет Новая Ева – Пресвятая Богородица, Которая вернула нас к жизни, родив Жизнодавца Христа.
@темы: Вопросы, Жизненное, Интересности, Философия
-
-
15.04.2009 в 09:52-
-
15.04.2009 в 15:10Вот это - зачётная фраза...но сводить всё в итоге к христианским догматам... хотя если отстраниться от этого элемента, то всё правильно: уж слишком сейчас превозносят Идеальных-С-Ногами-От-Ушей-И-Вечно-Юных-Секс-Кукол, обходя вниманием содержание, личные качества девушки. И некоторые, особенно слабые, отвергают свою истинную природу и превращаются в таких вот... это особенно грустно. Что касается материнства, то я не думаю, что установка "подрастёшь - станешь мамой" правильная, ведь есть девушки с другой дорогой в жизни, другими целями... не нужно становиться матерью только потому что "так положено". Но вот быть, как бы это поточнее выразить, психологически мамой, обладать положительными душевными качествами Матери, это, по-моему, было бы круто... потому что это - не только по отношению к собственным детям, а по отношению ко всему миру, чужим детям, да и просто людям, которые находятся рядом. Вот такую установку я считаю правильной... а ты? ,)
-
-
15.04.2009 в 16:52Я вот когда эту статью прочитала, то заметила те вещи которые у меня в голове сидят уже давно и из за которых я не хочу детей. С одной стороны я бы с радостью родила мелкого, но не хочу чтобы он жил в этом ужасном мире. Поэтому считаю что лучшим способом его уберечь - это просто не рожать... как бы не было страшно это или обидно. есть еще один способ... но тут уже мой эгоизм мне не позволяет так сделать, да и он тоже не всецело хорош. так что грустно все.
-
-
15.04.2009 в 20:06-
-
16.04.2009 в 03:31И да, припоминаю, как в детстве мне было жалко Doom'овских монстров: жили они себе спокойно, никого не трогали, а тут пришёл человек с дробовиком (мой папа) и всех перестрелял... и хотелось мне сделать для них что-то хорошее, например, создать уровень, где у каждого монстра будет своя комната с телевизором и красивыми обоями, а злой человек это место просто не сможет найти... Да, я - странная%).
-
-
17.04.2009 в 17:33алкоголь, всеми признанный яд между прочим, продаётся уже давно, и знаете что? ВСЕМ пофиг... Никто ничего не станет предпирнимать. РАБЫ НЕМЫ. тут где-то есть даж плакат соответсвующий. Средства манипуляции человеческим сознанием применяются массово всеми кому не лень с тех самых 90х, по этому поводу существует масса литературы, подробно, научно и грамотно, описывающая т.н. "вирусы сознания", методы борьбы с ними и наоборот способы прививания. Да здравствует оболванивание и потребительское отношение к жизни... Хотя казалось бы - всего лишь домашнее воспитание может решить все эти проблемы касательно детей, но как те кто сами заражены, смогут не заразить других, это я о нас с вами... Статья, к слову сказать, слишком смягчена, те же обличительные фильмы о всемирной организации материнства и пропаганде разврата в школах РФ намного впечатлительнее, а посему и действеннее...
А запрещать игры, цензурить сми и прочее - это всё бред, никогда этого не будет)
я не против отрицательных обаяшек, мне всегда нравился капитан джэк воробей)
-
-
17.04.2009 в 23:48Месть: конечно я понимаю что быть мамой это хорошо и приятно... и не буду вдаваться в подробности. материнский инстинкт есть у всех.
Ниса: дать правильное воспитание не так то легко. Ведь по мимо влияния родителей на ребенка еще идет влияние из школы и тд.. это никак пресечь невозможно. и тут я даже соглашусь с какангелом, что воспитать правильно если сам так не воспитан невозможно. Так что результаты неутешительные.
Какангел: да, про рабов это ты верно подметил. Вот сейчас мы сидим и разглагольствуем о том что все так плохо, но для того чтобы сделать лучше что то мы ничего не делаем... так что по сути мы сами во всем виноваты...
Когда же придет этот гребыный апокалипсис.....
-
-
18.04.2009 в 13:24Обещают скоро, года через три))
Джек Спэрроу - крут, но я не считаю его отрицательным персонажем... если вспомнить вторую часть, то там наоборот вся такая распрекрасная и положительная Элизабет скормила капитана кракену (обожаю этот момент!)) - вот это уже симптомчик: изначально мы оцениваем её как положительного персонажа, большая часть девчёнок, наверняка, ассоциируют себя с ней, а она ТАК поступает...
-
-
20.04.2009 в 18:30Ну а с Элизабет верно подметил) первый шажок маленькому злу во имя большого добра ХД вот до чего доводит общение с джеком)